Шанс. Книга 1. Возрождение

– Третий этаж!

– Пустое. Позволь – я обопрусь о твою руку.

Он протянул ей руку. Она охватила его ладонь нежными длинными пальцами, заглянула в глаза, словно блеснула зелёными жемчужинами, и ободряюще улыбнулась:

– И всего-то-навсего.

Он хотел вскрикнуть, выдернуть руку, но не успел. Перед глазами вспыхнули яркие жёлтые и зелёные полосы, набегающие, как на экране старинного синематографа. На мгновение исчезло ощущение тяжести и потом всё прошло. Под ногами была твёрдая почва, со всех сторон звучали птичьи голоса. Под горячим солнцем от непросохшей земли, валежника, прошлогодней листвы поднимались дрожащие волны прозрачного пара. Меж стволов плыл одуряющий запах распускающейся черёмухи.

Он огляделся: вокруг был лес, перед ними лежала заветная поляна. Он облегчённо вздохнул и впервые за утро улыбнулся.

Привалившись спиною к огромной сосне, отдался во власть безмятежно-радостного настроения. Яркий горицвет поражал его воображение, от сильных лесных ароматов плыло зрение и раздавалась звенящая мелодия в ушах. Шершавая сосновая кора оказалась неожиданно мягкой и по-матерински тёплой, в её прохладные трещины интересно проваливались пальцы, на которые охотно налипал жидкий, горький янтарь. Взгляд с любопытством останавливался на оленьих окатышах, гладких, отмытых талой водой и высушенных ветрами и солнцем.

Из цветков медуницы он высасывал нектар, откопал и пожевал клубеньки гусиного лука. Наткнувшись на суетливый муравейник, положил в него обмусляканную палочку и потом долго сосал её, наслаждаясь острым привкусом.

Что происходило с ним, он не смог бы объяснить. Все чувства проснулись с первозданной остротой. Он словно познавал мир заново, переживая забытое детство. Впрочем, так бывает всегда, когда после долгой зимы впервые приходишь в весенний лес.

Прошёл час, полтора, а может быть гораздо больше – он потерял ориентир во времени. Наконец его личность вернулась в рамки возраста, но близость детства не потерялась. Просто время не распадалось: так было раньше, так есть теперь, так было всегда. Ничего не изменилось, так о чём же грустить?

На небольшом пригорке он присел на молодую траву, прорастающую сквозь густую прошлогоднюю подстилку. Хорошо-то как! Запрятаться бы здесь, в этом благоухающем уголке, чтобы никто и ничто не нарушало размеренного течения времени и ощущения всё заполняющего счастья. И ничего больше не надо. Он задумался. Его теперешнее состояние – отсутствие всех желаний, кроме желания оставаться в безмятежном покое, порождало какую-то смутную ассоциацию, которая никак не могла сформироваться в чёткое представление. Успокоенность, умиротворённость… и что? Прозрение наступило разом, и с очередным ударом сердца холодный импульс пробежался по нервным окончаниям: она обещала ему то же самое. Как же он забыл о ней? Быстро обернувшись, поискал взглядом по сторонам. Она была недалеко. Сидела на лужайке, опершись сбоку на руку и подогнув одну ногу под себя. Вторая нога подтянута к груди, рука лежит на колене, кисть свободно свисает вниз. Она смотрела в противоположную сторону, привычно наклонив голову набок. Полы халата разошлись, и обольстительная ножка обнажилась почти до бедра. Она совсем не обращала на это внимания. Или делала вид? Но поза была настолько раскованной, что любой художник оценил бы её по достоинству.

Он встал, сглотнув пустоту того особого волнения, которое охватывает юношей, когда случайному взору нечаянно открывается одна из прелестных тайн женского тела. Он не знал,

что это волнение, порождающее в душе непонятную робость, обычно предшествует периоду влюблённости и должно означать скорое его наступление; и не готов был предположить, что сейчас она, возможно, использует несложный приём из арсенала женского обольщения.

Чуть поколебавшись, он крадучись направился к ней, не представляя толком зачем, и не зная, что будет делать дальше. Он преодолел лишь полпути, когда она повернулась и смотрела уже на него. Взгляд был приветливым и нежным.

– Какие у тебя волосы? – спросил он, опустив глаза к обнажённой ноге.

Она не совершила малейшего движения, чтобы закрыть тело, будто вовсе не замечала его состояния.

– Это цвет позеленевшей от времени меди.

– Разве? Они, вроде, не зелёные.

– На солнце они серебристые с бронзовым проблеском, или просто рыжие, если пристальнее вглядеться. Но могут быть любого цвета: сейчас женщины используют красители самых разных оттенков.

Она тряхнула волосами, шаловливо качнула ножкой, от которой он всё ещё не хотел оторвать взгляда.

– Что, отошёл? И уже способен любоваться женскими прелестями!? А не хотел со мной идти.

Он не раздумывал, имеют ли её слова двойной смысл, но, как и в палате, уловивши в них скрытую опасность, непроизвольно напрягся и помрачнел.

– Не сюда ты меня приглашала.

Она улыбнулась.

– А мужчина не спрашивает женщину, куда она его зовёт. Разве тебе со мной плохо?

– Нет.

– Так какая разница?

Он не ответил. Её улыбка не изменилась, но казалась теперь не доброй, а плотоядной. Внутри опять проснулся страх и беспорядочно затрепыхался, сбивая с ритма сердце и дыхание. Разум пытался его унять, но страх не принимал никаких резонов. Она перестала улыбаться и поднялась на ноги.

Грациозно стряхивая налипшие травинки с халата, она стояла к нему спиной и начала говорить, как будто обращалась к кому-то неведомому в чаще леса.

– Послушай, – её голос опять был ласковым, как в обращении с ребёнком, – так дальше не пойдёт. Давай объяснимся… Ты опять боишься. Успокойся: ты же видишь, я тебя насильно никуда не тащу. Между нами необходимо доверие. Согласен?

– Согласен.

– Прекрасно! – она повернулась к нему.

– Тогда дай ответ на простой вопрос: чего тебе от меня надо?

– Сам не догадываешься?

– Потому и спрашиваю, что догадываюсь… Пасёшь ты меня, как скотину, конец которой предрешён, и которую на бойне уже дожидается палач!

Резко, как от хлёсткой пощёчины, её голова отвернулась в сторону.

– Тебе-таки мало возможности, – проговорила она с нескрываемой досадой, – взахлёб упиваться смешением пяти никудышных человеческих чувств. Совсем хочешь избавиться от моей опеки, – она вновь повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Не выйдет! Повторяю тебе: никуда ты от меня не денешься!

Наблюдая его смятение, она пожалела о том, что позволила короткой вспышке негодования вырваться наружу, и тут же смягчила тон:

– Мы теперь всё время будем вместе. А почему бы и нет? Чем тебя это не устраивает?

– Я не понимаю твоих поступков. Ты не сделала того, с чем пришла. Я несказанно рад.

Но почему бы тебе меня не оставить? Теперь это было бы логично и… – он запнулся, – великодушно.

– Не сбивайся на лесть, она не даст тебе опоры. Почему я не оставляю тебя? Да мало ли? Ну, скажем, ты мне нравишься.

Он глянул на неё озадаченно:

– Как это?

– Как обычно. Что, мужчина не может нравиться женщине?

– Так нельзя, – выдохнул он, как будто услышал вещь совершенно невозможную, и далее говорил не сдерживаясь, в стремлении скорее высказать всё до конца. – Я действительно боюсь, когда ты меня куда-то приглашаешь. Человек один раз может пережить такой страх, но не постоянно.

– Через какое-то время человек привыкает к страху смерти и перестаёт его замечать, если смерть всегда рядом.

– Или сходит с ума. В компании с тобой я не переживу ожидания завершающего акта «смертельного кордебалета».

– Вот как! Забавно! Я имею в виду – действительно забавно было бы посмотреть, как это у тебя получится без моей помощи.

– Шутка мне не кажется уместной! Ты не уходишь, так скажи, когда ты это сделаешь, назначь время. Хоть его я проживу спокойно.